Спектакль создан по известной поэме Сергея Есенина «Пугачев», в соединении с текстом исторической прозы Александра Пушкина «Пугачев», а также с многочисленными песнями и сценами казачьего фольклора. Поэма Сергея Есенина – одно из лучших произведений о русском бунте. Во многом она автобиографична, здесь в яркую судьбу разбойничьего атамана тонко вплетены и размышления о гражданской войне, и о судьбе самого поэта… Спектакль Театра Народной Драмы – своего рода притча о неразрешимых противоречиях русской истории – о трагедии русского бунта…
Спектакль «Пугачев» - одна из наиболее ярких ранних постановок театра, предельно выразительная, глубоко передающая особый воинский настрой и боевой дух Театра Народной Драмы. И в то же время это спектакль - исполненный в сложных поэтических монологах поэмы Есенина о Пугачёве - весьма непростой для постановки - да ещё и перемежающейся с историческими фрагментами из повести А. С. Пушкина о пугачевском бунте. Фактически это мужское казачье действо, - в котором женщины почти не участвуют, - по особому замыслу Есенина, - чтобы лирика не отвлекла от размаха исторического народного события в России. Двенадцать казаков – символически уподоблены в поэме Есенина 12 апостолам. (На сцене спектакля, правда, задействовано меньшее число актеров.) Поэма Есенина «Пугачев» - необыкновенно зрелая, глубоко прочувствованная поэтом, - во время ее создания Есенин проехал пол-России по местам боевых действий Пугачева, добравшись до самого Урала… Написана поэма сложным образным слогом, наполненным самыми неожиданными метафорами, особой внутренней упругой жизнью - возвращающей то в лесные звериные чащобы, то в бескрайние золотые пшеничные поля, то в становище Пугачева...
Образ Пугачева – которого играет сам режиссер театра Народной Драмы (он же и автор постановки) Андрей Грунтовский - в спектакле взят объемно, он максимально приближен к народу, он тоже вместе с народом терпит притеснения от властей... И даже если перед зрителем разбойный атаман - то это атаман, кающийся в содеянном зле, - и при первом появлении на сцене, и в завершении спектакля... Но это и атаман - передающий всю могучую стихийность русского духа, русского народа, способного на бунт - бунт, переходящий в затяжные крестьянские войны - отстаивающие свободу. Интересна символичная сцена перевоплощения беглого каторжника - в царя Петра Третьего - неспешным переодеванием в красную просторную русскую рубаху, когда казаки подают своему вождю одежду как царское одеяние... Этот предельный символизм делает театр Народной Драмы оригинальным, не похожим ни на какие другие...
Хочется сразу отметить: в спектакле наряду с бывалыми актерами (Евгений Гуреев, Павел Соколов, Владимир Матросов) задействованы и новые, молодые: Алексей Бухалов, и два брата Федор и Петр Грунтовские, - что придало постановке особую динамику и яркость.
Небольшая, но глубокая, радикально черная сцена «Странника» позволяет видеть фигуры актеров особенно выпукло и ярко – издалека. Зал театра «Странник» удобный, плавно спускающийся греческим амфитеатром вниз… Порой кажется, что это сказочно ожившие древнерусские фигуры на черно-лаковой миниатюре - настолько отработаны основные сцены и передвижения актеров!
Яркая сцена - одна из любимых! - когда головорез Хлопуша (Евгений Гуреев) пробирается в лагерь Пугачева. Сцена, возвращающая – непременно! – к Таганке, к Высоцкому, - и к этому монологу, прочитанному самим Есениным – и сохранившемуся в записях! Но теперь слушаем – Евгения Гуреева – замечательно подающего со сцены самые сложные поэтические монологи… Знаменитый монолог Хлопуши - из поэмы Сергея Есенина – знает, наверное, каждый…
Сумасшедшая, бешеная, кровавая муть,Театр Народной Драмы – это, в первую очередь , символический театр. Есть и некоторая сложность - в предельном лаконичном символизме театра - когда, скажем, разные роли может играть один актер... Но актеры с этим справляются.
Символика театра порой безгранична. Вот жуткая даже сцена - потрясающее изображение мертвых утопленных казаков… Казаки стоят, чуть зыбко покачиваясь, словно их тела уже под водой, они уже – утопленники - под неутешные древние плачи вдов, щемящие душу... Казачьи жены, причитая ищут своих мужей, среди множества плывущих по Яику трупов, с рыданием окликают их по именам...(Плачи – самые настоящие, из глубины веков. Многие актеры – профессионально изучают русский фольклор) Глаза казаков закрыты, фигуры их плавно покачиваются - создавая полную иллюзию потустороннего уже мира... Не менее впечатляющая сцена - когда среди казаков появляется мрачная женская фигура с колотушкою, на голову ее накинут темный платок... Как предвестие будущих смертей... Похожий прием, кстати, мы видим и в спектакле о Достоевском, в сцене о «Кроткой» - когда Кроткая (Мария Гуреева) стоит на краю - своей жизни - и одновременно словно бы уже - и в гробу, с закрытыми глазами - под покаянный монолог своего мужа-мучителя...
Как особый символ всего спектакля - жуткая эта клеть, - звериная клетка! - в которую под конец заключают - словно дикого зверя! - Емельяна Пугачева … Зловещую эту клетку деловито собирают сами казаки - из четырех решетчатых модулей - весь спектакль стоящих по обоим краям сцены, придавая особую остроту всему происходящему - этой неизбежностью расправы с народным бунтом... Клетку из еловых стволов изготавливал сам режиссер собственноручно, - как, впрочем, и многое другое из колоритного реквизита.
Трагическая последняя сцена спектакля. Пугачев, заключённый, как дикий зверь, в клетку, - перед казнью покаянно молится перед народом...
Медленно меркнет свет. Видно лишь бледное лицо бывшего атамана, полное покаяния…
Татьяна Кожурина.
31 марта 2019 г.
